Художник из Самары недавно вернулся из зоны СВО, куда он отправился в составе команды волонтеров. Своим опытом наш земляк опроверг поговорку: «Когда говорят пушки, музы молчат». Самарец рассказал samara.aif.ru, что даже в этой непростой обстановке люди тянутся к прекрасному и готовы заниматься творчеством под артиллерийскую канонаду.
АиФ-Самара: Когда вы начали интересоваться ситуацией на Украине?
«Художник»: Сначала о безопасности. Я планирую вернуться в зону СВО, поэтому прошу вас не называть имена людей и названия населённых пунктов. Мой позывной Художник, предлагаю ограничиться этим. Я рисую я с 1998 года. Посетил огромное количество фестивалей, знаком с большим количеством художников из разных стран. Много знакомых у меня было и на Украине. Мы всегда общались свободно, не было никаких проблем, дружили и ездили вместе не фестивали. Из одной бутылки воду пили, из одной чашки Доширак ели. Но в 2014 году, сразу после Майдана, общение с моими украинскими коллегами резко прекратилось. Часть не выходили со мной на связь или не отвечали на мои сообщения. Другая часть резко и оскорбительно высказывалась в мой адрес. Эти изменения были не постепенными, а резкими - словно кто-то внезапно нажал на кнопку. Я захотел разобраться с этой ситуацией и начала интересоваться политикой и всем, что связано с Украиной, в том числе и ситуацией на Донбассе. Раньше я вообще никогда не интересовался политикой и международными отношениями.
- А изменилось ли отношение к российским художникам в мире?
- В глобальном плане нет. Но наши конкуренты после начала спецоперации вздохнули с облегчением. Что касается стритарта и граффити, то российским командам в мире не было равных. Если наши ребята приезжали на фестиваль или соревнования, то первые места всегда были у нас. Например, у меня есть неповторимые шрифты, которые до сих пор не могут повторить иностранцы. Теперь же иностранные художники получили шанс на победу. Но в целом, лютой ненависти к нам нет.
- Почему решили поехать в зону СВО?
- Я сам принял это решение и стал искать возможность поехать в зону СВО. В начале августа мне предложили туда поехать от движения «Молодая гвардия». Когда прибыл на место, обратился в местный штаб. Сказал, что приехал как волонтёр и что я художник, рисую стритарты и граффити, мне нужна краска. Мне тут же дали всё, что просил и я начала работать. Решил разрисовать стену здания, куда люди и солдаты приезжали за водой. Наши военные, когда меня увидели за работой, были в восторге и шоке одновременно: «Да ты кто такой? Как ты сюда попал? С Луны, что ли свалился»? Им так нравилась моя работа, приезжали, снимали, как я рисую, фотографировались сами. Это был такой позитив, столько положительных эмоций, так поднимало людям настроение. На своём личном примере я понял, что важны не только носки, балаклавы и квадракоптеры. Важна и моральная поддержка: письма детей солдатам, детские рисунки, наши стритарты – всё это необходимо. И бойцы искренне радуются всему этому.
- Как мирное население Украины относится к российской армии?
- Это непростой вопрос. Резкий негатив встретить достаточно сложно. Позитивно к нам относится старшее поколение. Они понимают, что происходит, с чем это связано и для чего Россия там. Если говорить о молодежи, то здесь ситуация другая. Им всё равно, кто будет у власти и под чьей юрисдикцией окажется территория, где они проживают. В целом люди хотят, чтобы наступил мир и стабильность. Когда мы были в зоне, которую потом оставила наша армия, местные жители подходили к нам и постоянно задавали одни и те же вопросы: «Вы правда отсюда не уйдете? Вы правда нас не бросите?». На тот момент фронт находился в 15 километрах от населенного пункта, чем чаще была слышна канонада, тем больше нам задавали эти вопросы местные жители. Эти вопросы были скорее не из чувства какого-то патриотизма в отношении России, думаю, людьми руководил страх. Могу привести такой пример. В местной администрации были женщины, которые с нами сотрудничали, угощали нас пирожками и домашними заготовками. Потом я увидел в социальных сетях их фотографии, где они с цветами и объятиями встречают украинскую армию. Но я никого не осуждаю, люди просто хотят жить.
Но какой-то ненависти к нам не было. Могу сказать, что наша волонтерская команда, можно сказать, осталась жива благодаря помощи местного населения. Один дедушка предупредил нас за несколько часов о начале наступления. Подошел к нам и сказал: «Ребята, собирайтесь и уезжайте отсюда как можно быстрее. Скоро здесь будет очень жарко». Он был настолько убедителен, что мы упаковали свои пожитки и уехали.
- Как вы начали заниматься с детьми?
- Хочу сказать, несмотря на сложную ситуацию, беспризорных детей там нет. Местные люди очень сплоченные, помогают друг другу. Многие забирают осиротевших детей к себе в семью. Как только российские войска заходят в населенный пункт, сразу начинают налаживать социальную инфраструктуру. Был открыт детский клуб, где с детьми занимались различные преподаватели, в том числе и психологи. Когда я закончил рисовать граффити, мне предложили заниматься с детьми. Я согласился. Так и стал преподавателем изобразительного искусства в этом детском клубе.
- Вы рассказываете об этом так рутинно. Это было на самом деле так просто? Преподавать рисование детям в таких условиях?
- Конечно нет. Самым ужасным для меня были вопросы детей и то, как они спрашивают лютую дичь обычно, без всяких эмоций, словно это какая-то рутина. У меня в группе была 9-летняя девочка. На одном из уроков она спросила меня: Художник, а ты знаешь, сколько бьется человеческое сердце на асфальте?». Смотрю на неё и понимаю, что она точно знает ответ на этот вопрос. Она видела уже это своими глазами! Другого мальчика я спросил его, что он делал раньше. Он ответил: «Я помогал взрослым убирать улицу после обстрела. Мы собирали человеческие руки, ноги и другие части тела и сносили их в кучи». И это самые лайтовые истории, что я слышал от детей в возрасте 9,10,11 лет.
- Всё это тяжело психологически, как вы с этим справились? И что рисуют дети?
- Я взял себя в руки и решил, что единственное, чем я могу помочь этим детям – показать им, что есть что-то кроме войны. Я начал пытаться отвлечь их от всего этого ужаса через призму творчества и искусства. Рассказывал им, как рисовать портреты, пейзажи, показывал, что такое колористическая матрица. Даже рассказывал о Достоевском и про его жену. У меня это получилось. Сначала все рисовали войну: танки, пистолеты, автоматы, ножи. Был один мальчик, который каждый день рисовал одно и то же – мужчину с автоматом. У него погибли родители, его забрала к себе родная тетка. Кого именно он рисует, я никогда не спрашивал.
Потом я начал их постепенно уводить детей от этого. Мы играли с красками, я придумывал какие-то новые приемы. И их творчество стало больше похоже на обычные детские рисунки. Стали появляться более яркие цвета. Могу сказать, что девочки перестраивались гораздо быстрее, чем мальчики. Тот мальчик, про которого я говорил ранее, так до конца и рисовал мужчину с автоматом.
- Какие планы на будущее, планируете ли вернутся в зону СВО?
- Да, совсем скоро я еду туда с командой волонтёров. Снова буду заниматься тем же. Решил для себя, что моя помощь там необходима. Потому что видел, как меняются дети всего за несколько дней.
