Леонид Рафельсон – фигура в Самаре известная. И очень неординарная. Инженер, изобретатель, краевед, покровитель народных ремёсел, писатель и историк музыки. И это далеко не всё. О том, как радиотехник из авиационного института превратился в культуртрегера, Леонид Львович рассказал корреспонденту «АиФ».
Дмитрий Пархоменко, samara.aif.ru: Леонид Львович, Вас в Самаре знают, прежде всего, не как инженера-радиотехника. Вас знают, как человека, занимающегося культурой и историей Самарского края, подвижника в изучении и популяризации народных ремесел. Как случилось, что радиотехник, чья карьера начиналась в годы, когда шёл спор физиков и лириков, сумели совместить в себе обе эти ипостаси?
Леонид Рафельсон: Я всегда руководствовался древней философской мудростью. Ещё Марк Аврелий, Соломон и стоики утверждали — делай, что должно, и будь, что будет. Эта мудрость тысячелетий помогала ориентироваться в существующем мире, а времена были, как вы сами помните, очень непростые. И они менялись, как в калейдоскопе. Приходилось делать то, что нужно, а не то, что привык или умеешь. Приходилось подстраиваться.
Не расстанусь с комсомолом
- Одним из первых испытаний стало то, что Вам пришлось возглавить комсомольскую организацию КБ «Экран», хотя Вы этого вовсе не планировали. Этот вызов как-то изменил вас?
- Естественно. Можно было отказаться. Но я понимал, что это может быть единственная в жизни возможность показать, на что способен, и понять самому на что способен. Я надеялся на мудрость стоиков и на товарищей. И все мои расчеты оправдались. Нам удалось превратить комсомольскую организацию «Экрана» в один из культурных центров Куйбышева. У нас появлялись люди, которых сейчас бы назвали звёздами, причем звёздами всесоюзного масштаба. Один из них – знаменитый иллюзионист Игорь Кио. Я набрался храбрости и посетил его в гостинице, рассказал, что у нас есть молодежный клуб, где его очень ждут. И он не отказал. Частыми гостями у нас были артисты драмтеатра. Каждый раз это было событие для всей рабочей Безымянки. Ведь на эти встречи приходили не только сотрудники завода и НИИ, каждый мог посетить их. Они были открытыми, ведь мы встречались в столовой, за режимной территорией.
Плитка, как способ выжить
- Ещё одним вызовом стали девяностые годы. Как и для всей страны, впрочем. Но на вашей жизни эта эпоха особенно отразилась?
- Надо было выживать. И пришлось заняться вещами далёкими от радиотехники. Я создал своё малое предприятие. Нашёл цех, к которому подходила железнодорожная ветка. И начал там изготовление керамической плитки. Не простой, а узорной, что было тогда редкостью. Я предложил свою ноу-хау технологию. Однотонную без рисунка плитку мы повторно обжигали в печах для производства электронных СВЧ-плат.
Самое рискованное, что оборудование было рассчитано именно на них. Они же ничего не весили почти, ну подложка весила 2 – 3 грамма. Конвейер был для таких лёгких плат, а я на него грузил килограммы керамической плитки - 12 килограммов весил квадратный метр. У меня был оппонент в нашем авиационном институте. Заведовал кафедрой технологии радиоаппаратуры. Он мне говорил: «Ты сумасшедший, что ли? Конвейер не выдержит, это точно совершенно, у тебя все порвётся, всё упадет». А я знал, что не упадет, потому что я проверял это экспериментально. Так и было. Этот конвейер был сплетен из вольфрамовой проволоки толщиной в миллиметр. То есть он выдержал и меня бы, если бы я на него сел. Сама жизнь это показала, у нас было четыре таких печи, и ни один конвейер не повредился за годы эксплуатации.
Вот мы по этой технологии обжигали керамическую без рисунка плитку с нанесённым на неё надглазурным красителем. И таким образом создали целые коллекции керамической плитки с рисунком.
- Кажется, я понимаю, каким образом Вы пришли к народным промыслам, к ремеслам, к творчеству, к искусству. Через плитку?
- Совершенно верно. Мы потом освоили метод аэрографии. Мы уже не просто через трафарет печатали на плитку рисунок, а аэрографией напыляли краски. Это позволяло нам создать любую композицию, огромные в несколько десятков квадратных метров панно. Например, такое мы создали на торце Самарского госпиталя ветеранов войн с помощью художника-монументалиста Герасимова. Оно называлось «Милосердие».
- Тогда Вам и пришла идея создания Средневолжской ассоциации мастеров?
- Это было уже позже, в 2000 году. Набив руку на этих художественных произведениях, я вошел в контакт с московской организацией, которая курировала народные художественные промыслы. Подтянулись и другие промысловики наши, самарские: макраме, вышивка традиционная. Чего у нас только не было. И поэтому вот через участие в выставках я и присоединился к этому сообществу народных художественных промыслов, а потом преобразовал это подразделение в ассоциацию народных художественных промыслов Самарского края. Вот так с 2000-х годов я погрузился в это неизвестное для меня прежде занятие.
Шаляпин и баян
- Но что-то я пока музыки не слышу в этой истории. А музыка появилась, когда Вы решили заняться историей баяна? Вот путь: радиотехника, потом плитка, потом ремесла, потом баян, да еще и Шаляпин присоединился.
- Меня Шаляпин всегда интересовал, как загадка. Как человек, не имеющий никакого музыкального образования вообще, стал всемирно известным басом, обладавшим единственным, уникальным в мире голосом, как он сумел реформировать оперную сцену, не обладая консерваторским образованием. То есть были одни вопросы - что же такое Шаляпин? Вот тогда я этим очень глубоко заинтересовался. И на эти вопросы ответил в своей книге «Замечательные гости Самарского края. Фёдор Иванович Шаляпин».
Когда я заканчивал книгу о Шаляпине, я обратил внимание на рекламу фирмы, которая была ну практически в любой газете Самары в конце 90-х годов XIX века. И очень заинтересовался человеком, который эту рекламу давал. Оказалось, что это Павел Леонтьевич Чулков, владелец фирмы, которая изготавливала гармоники.
Оказалось, что этот человек был душой музыкальной Самары. Как у профессионалов, так и у любителей пользовался огромным уважением. У него был свой магазин на Дворянской улице. Вот там он и создал на основе немецкой гармоники свой инструмент, который только через 13 лет был назван первым российским баяном. Это произошло в 1894 году. И он был не просто гармонным мастером, их была целая семья, их было шесть братьев, все они являлись сыновьями известнейшего в России гармонного мастера, который создавал первые хроматические гармоники, уже отличные от игрушек.
- Вашу теорию, наверное, не сразу приняли?
- Да. Считалось, что баян был создан в 1907 году в Санкт-Петербурге. Когда Сергей Войтенко, корифей баяна, от меня услышал о том, что это произошло десятью годами ранее, и в Самаре, а не в Санкт-Петербурге, он мне просто не поверил. «Ты что, с ума сошёл? Я тут отметил недавно на сцене Кремлёвского дворца столетие баяна», - возмущался он. Упорно не хотел в это верить. Пока я не представил доказательства неопровержимые.
Меня поддержал Имханицкий, московский профессор. Поддержал, дал заключение. Войтенко пришлось смириться с тем, что он напрасно отмечал ранее столетие баяна.
- Сейчас это общепризнанный факт, да?
- Факт общепризнанный, но, к сожалению, мне пока не удалось завершить эту работу. Надо же менять все энциклопедии, справочники. Это огромная работа, это потребует многих лет.
- В финале разговора хочу Вас спросить - как же все-таки совместить в себе физику и лирику, чтобы быть гармоничным человеком?
- Надо быть просто любознательным и много трудиться.
ДОСЬЕ.
Леонид Львович Рафельсон. Общественный деятель, краевед. Начал трудовой путь инженером-радиотехником в Куйбышевском КБ «Экран», где возглавлял комсомольскую организацию. Л.Л. Рафельсон получил 4 авторских свидетельства на изобретения и воплотил одно из них в приборе «Свет», удостоенном в 1991 г. серебряной медали ВДНХ СССР.
В 2000 г. Рафельсон объединил мастеров декоративно-прикладного творчества области в Некоммерческое партнерство народных художественных промыслов и ремесел Самарского края «Средневолжская ассоциация мастеров». Автор книг «Самарский баян», «Фёдор Иванович Шаляпин», «Святитель Алексий, Митрополит Московский и всея Руси чудотворец».
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
